Является ли романтическая любовь свойством человеческой природы, при каких социальных условиях она проявляется, бывает ли любовь в полигамных семьях и как ученые подходят к супружеской неверности
Было бы удивительно, если бы антропологи не занимались любовью — как предметом исследования, а не как областью практического искусства, в которой антропологи ничем не отличаются от простых смертных. Тем не менее, хотя есть множество антропологических работ про брак, про семью и про секс, работ, посвященных романтической любви — либо на материале какой-то одной культуры, либо в кросс-культурной сравнительной перспективе, — совсем немного.
Прежде чем пытаться сравнивать разные формы, которые состояние влюбленности, или романтическая любовь, принимает в разных обществах, нужно попробовать ухватить это явление, определить его, причем не опираясь на его биологическую и нейрофизиологическую основу. Конечно, в исследовании любви сказали свое слово и эволюционные психологи, и биохимики, и фармацевты, так что теперь даже известно, например, чем лечить разбитое сердце, есть специальные антидепрессанты: прошел курс — и готов к новым подвигам. Но все эти построения никак не объясняют разнообразных культурных конфигураций, большинство из которых не предполагает использования антидепрессантов.
Антрополог Хелен Харрис в своей диссертации приводит список тех характеристик романтической любви, относительно которых имеется консенсус у исследователей — в том числе у тех, кто занимается кросс‑культурными сравнениями этнографического материала. Итак:
1. Желание быть рядом и вместе, физически и эмоционально: сексуальная привлекательность трансформируется в желание психологической близости, предполагающей к тому же взаимность чувств.
2. Идеализация возлюбленного : влюбленный склонен обращать внимание на положительные качества личности и оставлять незамеченными или оправдывать негативные, причем конструируемый образ возлюбленного может в разной степени включать выдуманные элементы (такие, в каких сам выдумщик испытывает потребность), при помощи которых заполняются лакуны в знаниях об объекте привязанности.
3. Эксклюзивность: переживания и желания (см. пункт 1) фокусируются на одном конкретном человеке; убежденность в том, что качества этого человека выделяют его из всех окружающих людей, делают его исключительным (см., впрочем, пункт 2).
4. Постоянные мысли об объекте, без спросу и навязчиво вторгающиеся в повседневность влюбленного.
5. Эмоциональная зависимость — от возлюбленного или, точнее, от того, поддерживается ли контакт с возлюбленным, от его отзывчивости, от его реальных (и приписываемых ему) действий (оговорка про приписываемые поступки, мысли и чувства имеет особое значение для случаев асимметричной коммуникации).
6. Перестройка иерархии жизненных приоритетов и мотивации: поддержание отношений оказывается приоритетом, оттесняя другие заботы, интересы, дела и обязательства; и как бы влюбленный ни был занят, время на знак внимания возлюбленному найдется.
7. Чувство эмпатии и потребность заботиться о возлюбленном: это не просто альтруизм, ведь проявление заботы само по себе отвечает потребности влюбленного и конструирует потребности возлюбленного (возможно, не действительные, а лишь приписываемые ему) — и таким образом создает условия для проявлений взаимности.
Иллюстрация из книги «Любовные связи и брачные узы: стихи для ухаживаний, свадеб и посланий на День святого Валентина». 1883 год
Мы не знаем, насколько универсальны потеря влюбленным сна и аппетита, но есть расхожее мнение, что романтическая любовь в том виде, в каком она нам знакома если не из собственного опыта, то из книг и кино, носит культурно и исторически конкретный характер, то есть встречается не во всех обществах. Во всяком случае, не во всех культурах любовь входит в число декларируемых ценностей (например, это состояние может считаться болезненным помутнением рассудка), не везде она очевидна и доступна внешнему наблюдателю. В таких культурах мы видим браки, устроенные в большей степени из экономических соображений, жилища, где совместно проживают большие группы людей, и размытые эмоциональные привязанности. С малой проявленностью любви коррелируют также отсутствие ограничений на внебрачную и добрачную сексуальность, магические верования о связи секса и болезни, операции на женских гениталиях, а также эксплицитное принижение близких и эксклюзивных отношений мужчины и женщины.
Существует множество моделей поведения в области отношения полов — и множество символических структур, приписывающих смысл этим моделям. Так же как и видов брачных союзов. Кстати сказать, культуры, где превалируют моногамные отношения (вроде нашей), зачастую правильнее рассматривать как серийно полигамные — то есть когда брачных партнеров за всю жизнь несколько, но единовременно только один.
Самый известный антрополог, работающий в области изучения любви, — Уилльям Джанковиак из Университета Невады в Лас-Вегасе. Он использовал много разных материалов, от картотеки Региональной базы данных человеческих отношений и различных этнографических описаний до интервью и собственной полевой работы, чтобы обосновать тезис о том, что романтическая любовь — свойство человеческой природы, которое находит то или иное проявление во всех культурах. По его мнению, в каждой культуре люди так или иначе должны установить рабочее согласие в «трехстороннем конфликте романтической любви, любви-привязанности и секса. Каждая культура должна решить, как их синтезировать, разделить или смешать и какие из этих компонентов подчеркнуть, принизить или проигнорировать».
Таким образом, выделяются два фундаментальных вида любви, которые, впрочем, обозначаются в работах разными терминами. Это, во-первых, любовь, предполагающая дружбу, взаимопонимание, заботу друг о друге и о благосостоянии партнера и часто включающая совместное домашнее хозяйство (comfort/companionate/companionship love), а во-вторых, романтическая любовь (romantic/passionate love), элементы к определению которой приведены выше. Хотя в любой культуре так или иначе представлены оба вида, они чаще всего получают разное место в системе ценностей. Эти два виды любви и секс могут существовать изолированно и встречаться в разных сочетаниях.
Похоже, что проявленности романтической любви способствуют определенные особенности социальной структуры. Когда индивид вплетен в богатую сеть взаимодействий (внутри клана, расширенной семьи, мужских союзов и других групп), когда важную роль в его жизни играют ритуалы, которые дают ему чувство принадлежности к этим группам, он испытывает меньше потребности в том, чтобы устанавливать исключительные диадные отношения типа романтической любви. Дело в том, что во многих культурах брак представляет собой отнюдь не следствие влюбленности молодых людей, а прежде всего обмен между двумя группами, когда одна из них покупает в лице получаемой в жены женщины право использовать ее фертильность; скажем, если за невесту заплатили, как это много где принято, то при разводе (и возвращении женщины в группу ее родителей) родственники мужа могут требовать забрать ребенка себе, потому что за него заплачено при заключении брака. Тем не менее даже в таких культурах имеются ниши для выбора партнера «по любви»: так, в полигамных обществах вторая или третья жена может быть как раз по любви, отчего девушки стремятся не попасть в первые жены.
Иллюстрация из книги «Новое модное пособие Ричардсона по написанию стихов на День святого Валентина, или Празднество купидоновой любви». 1830 год
Сравнительный анализ материалов по разным обществам позволяет сделать вывод, что романтическая любовь как основание брачного союза встречается только там, где и у мужчин, и у женщин есть свобода выбора. Общества, которые позволяют добрачный и внебрачный секс и мужчинам, и женщинам, ценят романтическую любовь гораздо выше, чем те, где имеются двойные стандарты (мужчинам позволительно, а женщинам нет) или строгие санкции по отношению к проявлениям женской сексуальности вне брака.
Вообще, когда в обществе любовь не институционализирована как нечто приемлемое в публичной сфере, когда браки не подразумевают свободы выбора, когда развод малореален — любовь живет подпольно, находя свои ниши. Применительно к некоторым латиноамериканским культурам (например, в Мексике) описан социальный институт под названием малый дом, casa chica: это когда семейный мужчина по секрету поддерживает незамужнюю женщину и своих детей от нее. Хотя антропологи пока систематически не изучали внебрачные связи, есть работы о супружеской неверности в разных культурах, описывающие тактики контроля поведения брачного партнера.
Изучать любовь в чужой культуре с этнографических позиций непросто. Да и как в принципе изучать переживание? Каковы должны быть объективные критерии — есть любовь или нет? Кроме того, тут не обойтись без самоотчетов информантов. Мы знаем, что каждая культура диктует разным эмоциям и переживаниям свои правила выражения, свои культурные сценарии, осмысляет их своими категориями. А если переживание не выражается публично, как узнать, есть ли оно? Наконец, возникает вопрос: возможна ли вообще романтическая любовь в культуре, где нет такого культурного концепта? Ведь получается, что любовь и ее виды мы описываем, исходя из нашего языка и наших культурных категорий, — возможно ли, что где-то там, далеко, все совсем иначе?
Мы обитаем в культурной среде, которая способствует переживанию романтической любви. Но даже здесь это переживание доступно не всем. С кем-то случается, а кому-то оно неизвестно. Третьи не уверены, то это или не то; четвертые прикидываются. Возможно, этот опыт подобен религиозному экстазу и трансу: некоторым людям никогда не удается его испытать.
No comments:
Post a Comment